Йога есть способность направлять разум исключительно на объект и удерживать это направление, не отвлекаясь.
Обычно комментаторы трактуют тапас как способность не воспринимать противоположности: жар и холод, голод и жажду, стояние и сидение, отсутствие речи и т. д.
ССС перечисляет следующие виды тапаса:
Считают, что подобной практикой из тела удаляются вредные вещества, оно становится крепким и выносливым, а ум – пригодным для созерцания. Посредством тапаса достигаются сиддхи, но он может также быть тамасическим, то есть бешеным и безрассудным, предпринятым себе во вред.
С точки зрения психологии это добровольная и контролируемая фрустрация, в обыденности ведущая к неврозу. За счет сознательного контроля, данный условно патологический процесс направляется в желаемое русло, это своеобразный «контролируемый аутогенный невроз». Хотя, конечно, грань здесь очень зыбкая. Перечисленные выше средства имеют скорее отношение к методике тапасьи.
В индийской литературе встречается описание разных видов тапаса. Он может быть долговременным, исполняемым всю жизнь, скажем на стадиях брахмачарья, ванапрастха и саньяса, либо кратковременный, ради достижения конкретной цели. Тапас короткий – умеренно длительное стояние на одной ноге, неподвижное пребывание в воде, стояние между пятью огнями (четыре костра и солнце), созерцание кристалла, разные виды ограничения в поведении и еде – голодание, сидение на муравейнике и т.п.
Долговременный – это брахмачарья, постоянные ограничения в еде и подвижности, долговременные обеты и т. д. По аспектам выполнения тапас можно условно разделить на три уровня:
1) физический – описанный выше;
2) вербальный: наиболее часто используют обет молчания – моуна, либо произношение вслух отдельных мантр, а также джапы – беспрерывное проговаривание шепотом, при этом идеальной формой считается такая, при которой слова произносятся без видимого движения губ;
3) ментальный – фиксирование ума на образе божества либо отдельном его символе. Это может быть любой атрибут бога: имя, эпитет, биджа мантра, графический эквивалент – янтра, с длительным последующим фиксированием данного рисунка в сознании. В этом случае тапас фактически совпадает с некоторыми стадиями разных видов йоги.
В агамах, нигамах, «Гите» и Упанишадах главное внимание уделялось тому, что следует за исполнением тапаса и получением даров, которые разнились в зависимости от касты подвижника. Так, брахман чаще всего получал от божества истинное знание, кшатрий – просил и получал силу и неуязвимость, вайшья – богатство, славу, долголетие, сыновей.
Во многих мифах ядром сюжета является рьяный и отчаянный подвижник-тапасин, от поведения которого страдают окружающие: вокруг него начинает гореть пространство либо закипает вода в реке, на берегу которой он творит тапас. Накопленной им силы начинают опасаться даже боги во главе с Индрой, который подсылает тапасину апсар («небесных» танцовщиц) для «размывания» концентрации. Если подвижник непреклонен, то боги начинают мешать ему в процессе тапаса.
Какие-либо взаимоотношения (коммуникация) с миром запредельного пагубны (а чаще всего – невозможны) для человека, не прошедшего определенный процесс очищения. Именно такую роль и выполняли различные виды тапасического подвижничества. Во время аскезы тапасин очищается от скверны мира здешнего и получает возможность реального контакта с миром небожителей. Количество накопленной силы – разменная монета во взаимоотношениях между тапасином и богами: чем ее больше приобретено, тем более серьезные вещи может требовать у них подвижник. Обладание большим количеством силы могло поставить тапасина на уровень богов, а порой и выше.
Мифы часто рассказывают о битвах девов с асурами, которые предавались тапасу с целью «захвата власти» во Вселенной и опрокидывания в ней «установленного порядка». Именно этот факт связан с тем, что тапасинов больше боятся не земные существа, а боги. Но главное – это достижение тапасином определенной степени чистоты, необходимой для коммуникации с иными мирами. Чем суровее тапас – тем больше выражена способность к такому контакту. Скорее всего, от тапаса произошла и Кундалини-йога, в ее процессе физическое тело адепта должно «перегореть» в огне психического напря жения и трансформироваться для свободного контакта с запредельным.
Во время подвижничества тапасин избавляется от главного источника скверны – собственного тела, подавляя (минимизируя) его обычные функции и проявления. Это видит, например, в результате своего тапаса мудрец Манканака, когда из его уколотой руки вместо крови (которая, являясь одной из восьми нечистых субстанций тела, на их божественные эквиваленты осквернение не распространялось) начинает течь травяной сок.
Итак, тапас – древнеиндийская практика, состоящая из физических, вербальных и ментальных действий, цель которой очищение и психическое укрепление тапасина, в результате чего он может контактировать с миром сверхъестественного. Всё вышесказанное звучит даже как-то патетически, но одно дело слышать рассказ об индуистском подвижнике, простоявшем двадцать лет на одной ноге с поднятой вверх рукой, другое дело – увидеть это в натуре, что весьма не рекомендуется. Как сказал бы герой эпоса «Москва – Петушки»: «Стошнить не стошнит, но сблюю точно».
А вот пример современного тапаса, предпринятого когда-то без моего ведома одним из преподавателей Школы М. С. Полосенко. «Одиннадцатого августа 2003 года настал сорок девятый день полного голодания, всё это время я пил только родниковую воду и урину – ровно семь недель. Дня за три до этой даты от урины вдруг начало воротить. Не то что бы она стала неприятной – нет, просто пить ее неохота, но не так, как обычно чего-то не хочется, а так, что не объяснишь. “Странно, подума лось мне”, – но, как это свойственно в таких ситуациях, я легко согласился с этим желанием и даже чему-то обрадовался. В конце сорок восьмого дня вдруг точно так же не захотелось воды, я последовал и этому желанию. Даже особого внимания не обратил. Но на сорок девятый день – никаких признаков жажды. В то же время и есть не хочется вообще. Язык до конца так и не очистился, хотя налет слабенький, но в наличии. Белки глаз заметно светлее, но не такие, какими должны бы стать в итоге. Что делать? Похоже, организм перешел в какой-то новый режим существования, поскольку чувствую себя нормально, сил не убавилось, голова по-прежнему совершенно ясная, и я спокоен. Пытаюсь припомнить всё, что знаю о голоде, особенно о выходе из него, но не нахожу чего-либо похожего на свое теперешнее состояние.
Где-то встречал, что чувство сильного голода и полная очистка языка могут не совпадать, но если есть хотя бы что-то одно – надо заканчивать. Почему-то вспомнилась вдруг рекомендация ВСБ: – Если вы, пребывая в асане, на фоне полной релаксации и покоя улавливаете вдруг появление каких-то ощущений в теле, то пора выходить – вне зависимости от их характера и места. Вот он, ответ на вопрос! Сорок восемь дней вода пилась, как ни в чем не бывало, и вдруг на сорок девятый не идет. Ведь это не просто так. Значит, надо выходить из голода. ВСБ говорил – сразу, а я перетираю мозги, о чем-то думаю!
Одиннадцатого августа около восьми часов вечера я выпил сто семьдесят граммов не разбавленного яблочного сока из некислых яблок. Восстановление началось. Я не разбавил сок, как рекомендуется при прерванном голодании и не начал с травяного настоя, поскольку процесс был явно завершенным, пусть даже с нигде не встречающимися характеристиками. Почему так случилось?
Как стало ясно позже, здесь сказался просчет с регистрацией, который аукнется еще не раз. Мой организм был готов к завершению голодания там, в лесу, но я оборвал этот его настрой громадными физическими и психологическими нагрузками. Не хватило у системы ресурсов дочистить язык и выделить же лудочный сок в таком количестве, чтобы появился “волчий” голод. Своим отказом от питья организм сказал – хватит. Сказал однозначно и тихо, чтобы не вспугнуть. Я правильно понял намек, и начало выхода было удачным.
Двенадцатого августа пил только сок яблочный, до двух литров за день. Тринадцатого – сок яблочный утром, днем морковный со свеклой, во второй половине дня опять яблочный. Четырнадцатого добавил салат из овощей, очень мало было для насыщения, маленькая чашечка – и достаточно. Частоту приема пищи и ее объем я специально не увеличивал, всё и так шло хорошо, самочувствие было нормальным.
Начало восстановления было как бы и неплохим, но я слишком увлекся соком, яблок было очень много тем летом, к тому же в основном они были кисло-сладкие, и пил много, литра по два. Для голодания прерванного – это нор мально, но если оно законченное – надо что-то более существенное. В лесу так оно и было бы, я с собой ведь набрал разных круп для восстановления, бобовых. Вместо сока пил бы чай из трав лесных, которые на определенном этапе не уступают по полезности соку. И не пил бы я чая этого так много, как сока... Всё это было просчитано еще до голодания, а здесь словно забыл обо всем, дорвался, я никогда не ограничивал себя в еде, если шло на душу – всегда было полезно. Кроме того, сказался опыт бывших прерванных голоданий, после них я восстанавливался именно так, и теперь словно включилась прежняя программа в сознании. В саду созрели отличные сливы, я их ел штук по пять – семь, плюс сок, каша один раз в день понемногу – наедался буквально несколькими ложками каши.
В итоге случилось вот что: вместо восстановления организм опять закислился, снова пошло его очищение. Вес не возрастал. В первые дни восстановления он, кстати, еще немного понизился, но так быть и должно, теряется от 0,5 кг, до 1 кг максимум. А дальше должен был идти набор веса с такой же скоростью, как он терялся, только в обратной последователь ности, от ста грамм до килограмма за сутки. Сил не прибавлялось. Опомниться бы мне тогда сразу – нет, беспечно вел себя. Думал так: ем чуть-чуть, пью лучшие соки – яблочный, морковный со свеклой, кабачковый, огуречный – хорошо!
А фактически надо было наоборот – немного соков, а больше упор делать на каши, я же потреблял их совсем мало, да и то с овощами и с различной зеленью, например листья свеклы, моркови, капусты. Получалось, в общем, очень вкусно и полезно, но это было абсолютно не то, что нужно. Силы таяли, и без того малый вес продолжал падать. К сожалению, не где было взвеситься, а на людях в таком виде показываться не хотелось. Спал в доме на диване, потом, когда пришлось вставать ночью по нескольку раз, перешел в сени, на пол. Там было как-то удобнее, кроме того я никого не беспокоил. В ночь с двадцать первого на двадцать второе августа, через десять дней после начала восстановления, где-то за полночь я проснулся в сенях. От крыл глаза – словно и не спал, лежу, как приклеенный, ни рукой, ни ногой пошевелить нельзя, как после очень глубокой Шавасаны.
Первый раз в жизни я в покое ощутил сердце. Было как-то нехорошо. С трудом облокотившись, приподнялся, привалился к ножке стоящего рядом стола, оперся спиной, сел. Глаза закрыты, а сердце грохочет, набирает скорость неимоверную. Чувствую – сил совершенно нет, а мотор как будто спешит за короткие мину ты отработать то, чего должно было хватить на десятилетия. – Похоже, это последние минуты, – думаю я. Мышление нормальное, но страх внутри нарастает. Что делать? Бывали уже случаи, когда приходилось смотреть в глаза разлучнице, но, как правило, силы в такие мгновения удесятерялись, а сейчас их нет ни капли. Вызвать скорую? Зачем? Да и на какие шиши? Уйти – нет проблем, в этом смысле я готов, но дети, семья! Им и похоронить ведь меня не на что... Удары сердца сосчитать невозможно, они превратились в непрерывную тошнотворную дрожь, сейчас оно разорвется... Что делать?! Ну, подойди ты хоть к жене, скажи, что уже всё... С громадным трудом, напрягая остатки воли, встаю, хватаясь, за что попало – косяки, стены, шкафы, – еле переставляя ноги, тащусь к спальне, где спят жена и сын. Став в проеме двери, опершись на косяк, смотрю на нее при свете ночника. Тихонько произношу имя, она, не шелохнувшись, откры вает глаза и совершенно спокойно говорит: “Тебе плохо?” Спокойно встала, и, обогнув меня, вышла в сени. С одной стороны, мои горячечные мозги как бы удивились такому поведению, с другой – нет. Конечно же, она сразу поняла мое состояние, мягко говоря, критическое, но не помогла хотя бы обратно доползти, а мне отвратительно плохо, начала голова кружиться, страха внутри всё больше.
Но не могу ж я грохнуться здесь и перепугать детей и внука! С трудом возвращаюсь обратно, жена ждет меня в сенях. Добравшись, безвольно оседаю на постель. “Сядь рядом” – еле шепчу, она отвечает: “Зачем?” Я прислоняюсь к ножке стола. Она говорит: “Расслабься и начни свое завтра, которое уже сегодня, спокойно”. И ушла в спальню, как говорится, не поведя бровью. И чудо – я перестаю вдруг слышать сердце! Уснул почти сразу, проснулся на заре, как всегда, вышел во двор, умылся, почистил зубы, и за йогу. Что-то прояснилось для меня той ночью, но главное это то, что тело может жить столько, сколько надо сознанию. Отбой дает сознание, а тело послушно исполняет приказ, тому примеров более чем достаточно и в ли тературе, и в жизни.
Спокойствие – залог выживания на грани, так было всегда, и только на этот раз я чуть было не ошибся окончательно. Живу с трудом, слабый, как никогда, худой – немыслимо. Десять дней осталось до первого сентября, а на кого я похож? В каком виде появлюсь перед учениками? Теперь уже и время давит на меня. Надо успеть восстановиться, надо! Согласовать свои действия с ощущениями, интуицией, и всё будет, как надо! Но, к сожалению, нет у меня времени на беззаботность. Я уж было решил звонить в Москву с известием о том, что смогу приехать не раньше сентября. Оно бы и можно, однако, жить-то на что? Значит, вариантов нет. К началу августа надо хотя бы немного совместиться со своим фото в паспорте и обрести силы для передвижения. Что потреблять, чтобы восстановление шло быстрее? Это вопрос, поскольку я только начал возвращаться к жизни, а сроку дано меньше десяти дней. Питаться, как прежде, не могу, сейчас допустимый объем пищи – это порция двухлетнего ребенка. Нужно что-то калорийное и легко усваиваемое. Я перебрал много вариантов, но остановился на козьем молоке с забрусом. Это вещество содержит мед наилучшего качества и всё прочее, необходимое и полезное – воск, про полис, пыльцу... Если молоко подогреть до 40 оС, забрус в нем растворится, и этот коктейль будет усваиваться без проблем. Чтобы никто не видел, с трудом забираюсь на велосипед и потихонечку еду за два километра к хозяину, который держит коз.
Я, конечно, страшный, но у моих домочадцев и своих забот хватает. Короче говоря – договорился и насчет меда, и насчет молока. Кроме того, каши разные ел, орехи, соки пил больше овощные. Дни в августе стояли жаркие, я в основном торчал на дворе и был занят собой, неторопливо кочевал то на солнышко, то в тень, то холодно мне, то жарко, а подстилку перетаскивать нелегко, притом надо еще готовить, собирать, выжимать соки, мыться, делать йогу и т. д. Наступает вечер, пора готовиться ко сну. Захожу в сени и понимаю, спать здесь я уже не могу, только на улице. Пытаюсь перетащить свое логово во двор. Жена увидела мои муки, вынесла всё, постелила, помогла вымыться, поливая меня из ведра. Всё оставшееся до отъезда время я спал на улице. В отношении сил и веса ситуация упростилась, но возникла старая проблема – грыжа. Во время голодания она исчезла совсем, но, видимо, не окрепло, не зажило до конца то местечко, и когда чистка началась по новой, ткани потеряли свое качество. В подтверждение этой гипотезы еще одна новость – геморрой. За пятьдесят три года никогда не было, а тут появился, да такой, что на велосипеде можно ехать только стоя, сесть не могу, так всё кровоточит. Плавки стираю утром и вечером, а они все в крови.
Поначалу спасался Саламба Сарвангасаной и особенно Сиршасаной. Но тонус сфинктера на первых порах был настолько слаб, что стоило походить не много – и опять подтекает. В общем, “подарок”. Кроме того, “испортилась” левая стопа, болтается безвольно и всё тут. Ходить можно, но при каждом шаге подворачивается, шлепает, как ласт. Кстати, стопу я восстановил Врикшасаной, стоял в ней по несколько раз на день. Слух значительно улучшился, стал почти таким, как был раньше, а после той ночи, которая чуть не стала последней, появился шум в ушах и зрение “село” до прежнего уровня. Короче говоря, всех “прелестей” не передать. Спасибо родным, они помогали мне, когда и как могли.. Потихоньку, тем не менее, приходил в себя, ел раз по пять в день, бывало, столько же и в туалет бегал, а при таком геморрое, какой бы стул ни был, всё равно болезненно. Гигиену проводил на правленной струей воды из спринцовки. Ел лежа на животе, сидеть не мог, лежать на спине тоже было неудобно, так как ягодиц практически не было, и геморрой выступал. Вспоминал голодание, как счастье – хотя в конце я и двигался как улитка, но зато самочувствие было нормальным, сил хватало, к тому же результаты по здоровью были хорошие, всё шло к тому, чтобы это улучшить и закрепить. Не предполагал я, что переезд и смена среды обитания так всё испортят...»
Могу сказать только, что человек обычный в процессе такого экс перимента неминуемо бы погиб, но и в данном случае последствия для испытателя оказались отрицательными, несмотря на его совершенно фантастическое здоровье. Потеря веса с 70 до 48 килограммов (и это при том, что лишнего веса вообще не было!), употребление урины (пусть в очередной раз аукнется господину Малахову! – В. Б.), вызвавшее сильное обострение геморроя...
В период адаптации к йоге новичкам следует неукоснительно избегать экстремальных ситуаций, тексты говорят об этом так:
«5.26. Начинающий йогу должен избегать путешествий, женщин и жара огня. Он также должен избегать сливочного масла, скисшего молока, сахарного сока и сока сахарного тростника, спелых бананов, кокосовых орехов, гранатов, винограда и всего, в чем есть кислый сок.
5.29. ...Пища йогина должна быть легко перевариваемой, не жгущей и подходящей, чтобы образовывать основные вещества тела.
5.30. Йогин должен избегать всего, что долго стояло, что с трудом переваривается и загнивает в кишечнике; а также того, что слишком горячо.
5.31. Также он не должен совершать по утрам холодные омовения, не должен голодать, подвергать тело страданиям, не должен есть только один раз в день или оставаться без еды более трех часов» («Гхеранда-самхита»).
В системе элементов ниямы смысл тапасу придают ишварапранидхана и свадхьяя, вместе с ним они образуют Крийя-йогу: «Подвижничество, само обучение, упование на Ишвару есть йога действия» («Классическая йога», 2.7).
Свадхьяя означает изучение Вед, либо изучение себя самого посредством их чтения. Основой такой практики является джапа, Свами Шивананда утверждал, что свадхьяя требует ежедневного чтения Бхагавадгиты, поскольку через священный текст мы получаем контакт с Богом.
Последнее требование ниямы – ишварапранидхана, преданность божеству. Религиозные индийские авторитеты трактуют этот аспект как «преданность, покорность, посвящение себя, поклонение и установление Бога мотивом всех человеческих действий», а также как ощущение его всеприсутствия.
Вопрос о связи йоги с идеей Бога весьма деликатен. С. Радхакришнан пишет следующее: «Бога Патанджали нелегко описать. Личный бог философии йоги очень слабо связан с остальной системой. Преданность богу является только вспомогательным средством для достижения конечного освобождения. Бог представляет собой только особое “Я”, а не творца и охранителя Вселенной. Ишвара облегчает достижение освобождения, но не дарит его непосредственно. Такое понимание Ишвары является, конечно, неудовлетворительным, и мы не можем не сказать, что философия йоги ввела понятие бога только для того, чтобы быть модной и привлекать умы людей» («Индийская философия», т. 2).
«Понятие “Ишвара” введено в сутры Патанджали случайно, оно не присуще им органически, удаление этого понятия из системы не только не нарушает ее построения, но придает большую последовательность изложению. Йога-сутры, перечисляя способы достижения самадхи, наряду с другими упоминают и о преданности Ишваре, но не как о цели, не как о чем-то самодовлеющем, а лишь как об одном из способов работы над собой» («Книга о Бхишме»).
«Сутры I, 23–26 приходится рассматривать или как позднейшую интерполяцию, или как уступку обществу, на которую Патанджали был вынужден пойти» (там же).
«Коренное и решающее отличие йоги Упанишад и Гиты отйоги Патанджали состоит в том, что первые ставят себе целью единение с Высшим, достижение единства с Атманом (ранние Упанишады) или с Пурушей (Гита, поздние Упанишады), а йога Патанджали ставит целью разобщение» (там же, с. 194).
«Как система Лейбница ведет к атеизму, хотел ли того Лейбниц, или нет, так по существу ведет к атеизму и йога Патанджали. Как ни старался Патанджали упомянуть Ишвару, он целиком опирался на Санкхья-карику, атеистическую по существу своему. Как неубедительны искусственно приделанная к “Монадологии” теория предустановленной гармонии и учение о “Верховной Монаде”, так неубедительно и упоминание в Йога-сутрах Ишвары, с которым Патанджали по существу нечего делать. В смысле атеистического понимания Сутр самой спорной, пожалуй, является сутра II, 45 (дополненное повторение I, 23): Samadhi siddhir icvarapranidhanat – “Самадхи бывает успешно через преданность Ишваре”. Но сутра не говорит о слиянии с Ишварой, как о цели йоги, а просто указывает ряд технических приемов, рекомендуемых для достижения... самадхи» (там же).
«...Об Ишваре как о конечной цели йоги Патанджали не упоминает: его цель не йога “Тайттирийя-упанишады” или “Бхагавадгиты” (XVIII), не единение, а разрыв, не собранность, а обособление (kaivalyam)» («Книга о Бхишме»). Из всего сказанного выше следует однозначный вывод: йога – техно логия прикладная, она не пересекается с религиозными убеждениями, будучи весьма полезной для обеспечения качества жизни.
Некоторые деятели РПЦ пытаются представить ее как ересь, противную духу православия, но это не соответствует действительности, оздоровление тела и души – дело, несомненно, богоугодное. Виджнянабхикшу утверждал: «Из всех видов созерцания созерцание высшего Божества считается наиважнейшим», так считали и христианские подвижники. Сущность религии состоит в утверждении связи каждого индивида с метафизическим фактором внеземного происхождения. Вопрос наличия либо отсутствия Бога будет всегда смущать разум, и лучше (наиболее продуктивно) научиться жить, не имея однозначного ответа на него. Либо находить свои варианты ответов, позволяющие сохранять душевное равновесие.
«Религия представляет собой частный случай нормирования удовлетворения всех других потребностей: биологических (например, регуляция семейно-брачных отношений, ритуальное голодание – пост, запрет алкоголя у народов, особенно уязвимых к его действию), социальных (“Богу – богово, кесарю – кесарево”), познавательных.
Норма удовлетворения потребности познания регулируется религией особенно жестоко, поскольку вся наука построена на сомнении в справедливости и полноте знаний о мире и человеке, имеющимися в данный момент. Отсюда тысячелетний конфликт между религией, охраняющей исторически преходящие нормы, и наукой (равно, как и искусством), эти нормы преодолевающими» (Мозг. Эмоции, потребности, поведение, т. 1).
Что такое вера? Верить можно лишь в то, что недоказуемо: «И Сын Божий умер – это достойно веры, ибо абсурдно. И погребенный, он воскрес, это не подлежит сомнению, ибо это невозможно» (Тертуллиан).
Известный функционер и полпред РПЦ Андрей Кураев в своих высказываниях на тему йоги весьма непоследователен: «Йогическое “тат твам аси” адекватно реальному опыту любого (значит, и христианского в том числе!) созерцательного подвижничества». Но в то же время внутренний свет, который видит созерцатель, есть «тварное свечение ума», а православие, утверждает Кураев, априори от личает неистинный свет от нетварного света Божества.
«И здесь – важнейшая грань, непроходимо разделяющая христианский опыт и опыт языческий. Человек не есть частица Божества, Бог не есть высшая структура человеческой души» («Сатанизм для интеллигенции», т. 2).
«Свет, который созерцают йоги и оккультисты, не есть Божественный» (там же). «Йогический путь антропологически, архетипически чужд нашей средиземноморской культуре» (там же).
Итак, согласно Кураеву «тат твам аси» йоги адекватно опыту любого созерцательного подвижничества, следовательно, и христианского. «Свечение» наблюдается и в йогическом, и в христианском опыте, но православие в отличие от йоги автоматически отличает свет Божества от духовного, но всё же тварного свечения ума. Языческая мистика считает этот свет конечной инстанцией, тогда как православие – промежуточной. Следовательно, мистик-христианин способен видеть свет как истинный, так и ложный, и обладает имманентной способностью отличить первый от второго. А мистик-йог если и видит свет, то исключительно ложный. Это уже попахивает даже не конфессиональным, но обыкновенным расизмом, почему, спрашивается, христианин способен видеть подлинный духовный свет, а йог – нет? Уж не потому ли, что постижение истины вообще присуще одним только православным?
Удивляет и то, что Кураев упорно помещает на одну доску йогу и оккультизм, хотя, подробно препарируя «живую этику», он не может не видеть, что Рерихи имеют такое же отношение к традиционной йоге, как он сам – к Рерихам.
Вообще дьякон к йоге неравнодушен, вот, например, его пассаж начала 1990-х: «Проститутке из “Метрополя” проще войти в Царство Христово, чем гималайскому отшельнику» («Облики неоязычества», М., МНПО «Буква», с. 53). Как тут не вспомнить фразу: «Иисус возвещал царство Божие, а пришла Церковь» (Барабанов Е. В. «Новая политическая теология И. Б. Меца и Ю. Мольтмана», «Вопросы философии», № 9, 1990, с. 76–82).
Если социализм отвергал йогу на том основании, что индивид с ее по мощью получал возможность совершенствовать себя вне сферы влияния партии, то церкви она опасна из-за того что потенциально способна привести к самодостаточности – автаркии. В обоих случаях и КПСС, и церковь боятся одного и того же – утраты своего влияния на массы и отдельного индивида. И это наводит на определенные размышления, в частности: так ли уж бескорыстна борьба церкви с мракобесием различного, в том числе и восточного толка?
Вот мнение К. Г. Юнга, человека глубоко религиозного: «Пока еще слишком рано говорить о том, какие могут быть последствия общего признания гибельной аналогии между государственной религией марксистов и государственной религией Церкви. Абсолютистская претензия на то, что Божье царство может быть представлено человеком, печально напоминает “божественность” государства, а нравственный вывод, сделанный Игнатием Лойолой, исходя из авторитета церкви (“цель оправдывает средства”), служит чрезвычайно опасным оправданием лжи, как инструмента политики. И Церковь, и марксизм требуют безоговорочной веры, тем самым, ограничивая свободу человека. Одно ограничивает его свободу в отношениях с Богом, другое – с Государством, вырывая, таким образом, могилу индивидуальности» («Проблемы души нашего времени»). «Церкви допускают важность индивида только тогда, когда он призна ет их догмы» (там же).
В Севастополе некий отец Георгий, лучший друг местной мафии (что отнюдь не секрет для горожан), в своих проповедях постоянно клеймит йогу, которая «от сатаны». А мантра «ом», как заявила настоятельница одного женского монастыря – «молитва для призыва лунного беса». Всё это ложь, йога (в ее вменяемой форме) не покушается на прерогативы веры, но печется исключительно об исцелении и сохранении тела человеческого, дабы душа Господня сполна проживала в нем весь срок, ей от пущенный.
Кстати, известны деятели русского богословия, которые относились к йоге вполне конструктивно. Вот фрагмент книги стаpообpядческого епископа Михаила Семенова (1874–1916): «Йога, ее часть хатха-йога, есть учение о здоровом человеке. Йоги верят, что сущность человека не в теле. Они признают, что его бессмертное “Я”, которое всякое человеческое существо более или менее сознает, не есть его тело, которое оно только занимает и которым пользуется. Они признают, что тело только одежда, в которую облекается дух. Они знают, что такое тело, и не обманываются мыслью, что оно является сущностью человека. Но, зная это, они знают также, что тело есть инструмент, которым дух пользуется для своего проявления и работы. Они знают, что телесная оболочка необходима для проявления и роста человека в настоящей стадии его развития. Они знают, что тело является храмом духа. И соответственно этому они верят, что заботы о развитии тела заслуживают такого же внимания, как и развитие некоторых высших сторон человека, потому что, имея нездоровое и недостаточно развитое материальное тело, мысль не может функционировать, как следует, и весь этот инструмент не может быть наивыгоднейше использован его хозяином – духом. Они верят, что дух – руководитель наш и в физической жизни, что он проявляется и через жизнь тела. В присутствии духа с духом можно и есть, и пить, и думать. Всё может быть и должно быть духовно. И, не входя в обсуждение религиозных основ учения йогов, можно сказать, что их учение о теле носит черты истинно религиозного мировоззрения. Йога в той части, которая называется “хатха-йога”, предлагает целый курс технически-морального воспитания тела и этики питания и дыхания. Кто желает, может обратиться к их теориям, сомнительным в философской части, но не бесполезным практически. Может быть, и не лишние их советы о дыхании, может быть, в самом деле, можно научиться приказывать клеточкам тела, можно управлять кровообращением, давать отдых уставшим частям тела» («Избранные статьи», «Китеж», 1998).
Потому отмечая достойную сожаления предвзятость РПЦ по отношению к подлинной йоге и надеясь на победу разума, вспомним слова апостола: «Всё испытывай, лучшего придерживайся». А также закон: «Тело живет тем, что за работу получает, душа – тем, насколько на нее потратилась. Полученное укрепляет тело, отданное – питает душу».